Здравствуйте, дорогой галичегорец Александр Алексеевич!
Приношу Вам сердечную благодарность за оттиск из Ботанического журнала о юбилейной научной конференции, посвященной памяти отца, присутствовать на которой мне посчастливилось. Спасибо Вам за письмо и дай Бог Вам здоровья и всяческих успехов. Простите за задержку ответа, связанную с ухудшением самочувствия. Боюсь, что на Ваши вопросы не смогу ответить исчерпывающе, разве что на первый - относительно переезда С.В. в Воронеж после отбытия срока ссылки в Кандалакше. При выборе места жительства семьи отец отдал предпочтение этому крупному университетскому городу в центре России, где когда-то директором Кадетского корпуса служил его дед по материнской линии А.П.Тыртов, переведённый затем на ту же должность в Полоцк. Между прочим, как раз в здании Корпуса был расположен ботанический институт, кафедра систематики растений, куда отца принял на свой страх и риск Б.М.Козо-Полянский, профессорский кабинет которого размещался в бывшей приёмной деда. В Воронеже в начале 30-х годов жила близкая семья Окуневых-Оболенских, на одной из сестёр - Юлии, был женат впоследствии Алексей Владимирович.
Александр Алексеевич, Вы неправильно ставите вопрос. Голицын не порвал с Кавказом. Кавказ всегда был и оставался его первой любовью, если так можно выразиться в применении к ботанике. Переезд в Воронеж был вынужденным, диктовался условиями жизни, немалую роль имел Университет и близость Москвы. Отец ни разу не пожалел о сделанном им выборе. Что касается публикации ботанических работ, упоминаемых Вами в письме, тут я пас. Слишком долго жила не с родителями, уйдя добровольно во флот, затем замужество, долгое годы жизни за Полярным кругом, короткие наезды в Воронеж, редкие встречи с отцом, увлечённым, вечно занятым своей любимой ботаникой.
Всей "кухни" с ботаническими рукописями я попросту не знаю. Но Ваши предположения, очевидно, близки к истине. Уже после смерти отца, мама присылала мне в Нальчик сборнички, вышедшие в Воронеже в начале 70-х годов, с горечью отмечая недобросовестность коллеги отца Н.С. Камышева. От неё же я знаю, что и у Анны Яковлевны Григорьевской "рыльце в пушку": свою защиту по Дафне она строила по материалам Голицына, даже не упомянув его имени ни устно, ни письменно. Увы, такое случается, как ни грустно. В отношении рукописей отца мне остается добавить только то, что все имевшиеся в семье бумаги Голицына уже переданы на заповедник. Как могло оказаться, что там не ведётся никакого учёта архивных материалов?
Еще раз спасибо Вам за письмо.
Всего доброго.
Поклонитесь от меня Галичьей.
Привет Скользневым и Сарычевым, всем галичегорцам!

15 февраля 1998