Запустенье и налет печали,
Ворох желтых листьев под окном.
Как давно стихи здесь не звучали,
Как давно заброшен старый дом.
Как давно с тобою мы не пели
О летящих в небе журавлях...
Бушевали русские метели,
Уходила из-под ног земля...
В полумраке этой старой дачи
До сих пор висит живой портрет,
И грустят цветы, и осень плачет
Обо всех, кого сегодня нет.
Гений, с родниковыми глазами
И копной рассыпанных волос,
На губах куплет певучий замер...
Сколько в сердце вдруг отозвалось!
"Никогда я не был на Босфоре..."
Ни о чем не спрашивай меня,
Живший, как и я, на Черном море
В звездных бликак синего огня.
Родилась я в год его кончины
У батумских голубых камней,
И костер есенинской рябины
Колыбельной сделался моей.
О мальчонке пастушонке Пете
Пятилетней, мне читала мать,
Чтобы я любила ритмы эти,
Красоту училась понимать.
Сладкий яд стиха певуче-горек,
И луна в окне белым-бела.
"Никогда я не был на Босфоре",
Да и я ни разу не была,
Девочка, живущая на юге,
Никогда не видевшая снег,
В играх я брала себе в подруги
Смуглую турчанку Шаганэ.
Трепетали белые березки
На квадрате неба голубом, -
Узнавала родину подростком
По стихам, записанным в альбом....
За семьей глядели власти в оба,
Хоть какие там у нас грехи.
Сколько раз при грозном слове: "Обыск!"
Мама в страхе прятала стихи...
Сколько было разных перекосов,
Жизнь молола, словно жернова...
Но опять есенинская осень
Заявляет на стихи права.
Слава разошлась по белу свету
Русской обездоленной земли.
Все летят, летят, хоть сносит ветром
Над Россией те же журавли.


17 сентября 1991