Давным-давно на берегу "самого синего моря" в солнечной Аджарии родилась девочка. С первых дней жизни её окружала богатейшая природа этого удивительного края, впоследствии получившего звучное название Советских Субтропиков. На широте прославленной Ниццы лежало её Цихис-Дзири, маленькое местечко под Батумом, вблизи Зелёного мыса с его Ботаническим садом. Через много лет, посетив свою малую родину, она напишет стихи-воспоминание: "Кра́сно вино Аджарии, хрустальны её ключи, пей молодое маджари, слушай стихи и молчи. Там юноши с тонкой талией чеканной красы Шота, гостеприимство Аджарии заморскому не чета. В три дня тебя солнце поджарит и станешь ты, как мулат. Поедем со мной в Аджарию, и ты не захочешь назад. Зелёною пуэрарией склоны оплетены, синее море Аджарии, ласковый шепот волны. Мимоза, миндаль, азалии цветут уже с февраля. Весенний букет Аджария, солнечная земля... Есть там ещё маджари? - Выпей и мне налей. Сердце моё - в Аджарии, песни мои - о ней!"
Увиденное и впитанное с детства в человеке остаётся навсегда. "Не потому ли, став взрослой, навеки сохранила я в душе пронзительно и остро всё разноцветье бытия?" В начале 30-х семья переехала в Центральную Россию. Здесь, под Воронежем, в пригородной Сосновке прошли школьные годы сестёр Голицыных, последних отпрысков дворянского рода, в котором были художники, потомственные моряки и поэты. Стихи писали бабушка, мать и сестра. Отец в 16-м году окончил морской корпус в Петрограде, в чине мичмана участвовал в знаменитом Моондзунском сражении. На этом и закончилась его военная карьера: заболев тяжёлой формой возвратного тифа, он по выздоровлении осел на земле (у его отца был участок под Батумом, где возделывались мандарины, чай, было много цветов). Отсидев "за княжескую фамилию" два с половиной года, Голицын занялся ботаникой, увлечение которой началось ещё в Закавказье. Неудивительно, что штрихи характера и факты биографии отца в какой то мере отразились на дочерях.
Обе мечтали, как отец, стать ботаниками, с детства принимая участие в сборах гербария по Центральному Черноземью, на зубок зная латинские и русские названия многих растений, проводя летние месяцы в знаменитом заповеднике "Галичья Гора", где долгое время работал Сергей Владимирович.
"Каскады скал, с горы летящие, спокойный величавый Дон, застывшие на солнце ящерки и голубой, как небо, Дон. Ромашки спелые, лиловые, живые скипетры цветов. А ветер запахи медовые за горизонт нести готов. Хлеба объяты позолотою, трещат цикады вразнобой. Святая юность беззаботная за полчаса перед войной."
Когда к Воронежу подходили немцы и началась эвакуация, после двенадцатидневного "отхода в глубь страны", как было означено в эваколисте, поредевшая семья оказалась в конце концов в Ульяновске; обе сестры пришли в военкомат с просьбой зачислить их в Военно-Морскую Объединенную школу, набор девушек в которую к тому времени был уже закончен. Полгода напряжённой учебы по полной программе курсантов, сдача экзаменов и сигнальщик первого класса краснофлотец Голицына принимает присягу на верность Флоту.
(Стихи "На верность флоту", "Сопромат")
"... И понеслись, сменяясь, дни и ночи сквозь дым, огонь и адскую жару, и сердца необстрелянный комочек флажком сигнальным бился на ветру."
"... Три года войны. Их нельзя позабыть...Пусть юность огнём фронтовым опалило, - семья моряков подняла, закалила, и море, как жизнь, научила любить..."
Война войной, но молодость всегда пора любви, и кто не влюблялся в свои восемнадцать? Это была красивая любовь, пронесённая сквозь пламя войны, начавшаяся с совместного выпуска "Боевого листка", стихи для очередного выпуска которого писала Марина, а редактором стенгазеты части был начальник передвижной радиостанции Юрий Николаевич Лобач. Спустя годы Марина напишет:
"Пусть ярче сигнальной ракеты вновь память те дни озарит: войной раскалённое лето, суровость романтики, риск. Кровавые вспышки закатов... Всё это теперь, как во сне. В землянку в четыре наката любовь постучалась ко мне":
Но счастье казалось им бредом,
Они говорили: "Потом..."
И верили: после победы
Мы снова друг друга найдём.
Они встретились уже в Германии, в маленьком городке под Берлином, где располагался штаб Дунайской военной флотилии. Под звуки духового оркестра при развевающихся на ветру флагах расцвечивания от носа до кормы всех стоящих у причала кораблей, входил на рейд Четвертый Сталинградский участок СНис. Позади остались двадцать два шлюза канала Висла-Одер-Шпрее, преодолённых трудягой буксиром, тащившим тяжёлую баржу. По коньку пoкaтой крыши навстречу своему счастью шла худенькая девушка в морской форме. От группы встречающих у причала отделился и устремился к ней подтянутый морской офицер. Они шли, протягивая друг другу руки под взглядами всей флотилии. Это был День Военно-Морского Флота. Первый после войны. Их день.
Свадьбы как таковой не было. Буднично их провели приказом по части на основании поданных обеими сторонами рапортов, до сих пор хранящихся в семейной шкатулке вместе со стихами о верности Родине, морю, друг другу.
И всё-таки свадьба была. Через полгода, после демобилизации, в метельном Воронеже впервые после войны собралась семья: четверо моряков в белых форменных "формы три" и помолодевшая от радости старенькая мама.
А потом было тринадцать северных лет на Кольском полуострове, когда их мотало по глухим гарнизонам, завывали полярные вьюги и слепило незаходящее летом полярное солнце.
Отслужив полностью тридцать лет, капитан третьего ранга Юрий Николаевич Лобач вместе с женой Мариной Сергеевной и двумя дочерьми приехали навсегда в Нальчик, город его юности. Отсюда начался новый, гражданский виток их оседлой жизни со своими тревогами и радостями, учёбой, работой и, конечно, стихами и надеждами.
"Что день грядущий нам готовит?"